Русская глушь
В лесу, на дороге, сделанной на месте бывшей узкоколейки, я пробил поддон масляного картера машины. Жахнуло по дну какой-то железякой, неприметно зарывшейся в песке. Выругался, подумал, что - ничего, что - обойдется. Но через три минуты замигала лампочка уровня масла. Остановился и ахнул - через отверстие, в которое можно просунуть мизинец, непрестанно лило. Наспех чем-то заткнул отверстие, долил оставшееся в канистре масло (до уровня все равно не хватило), и двинул дальше - до ближайшей деревни километров десять. Ночевать в лесу мне не хотелось. Да и смысла ночевать не было никакого. Середина недели, восемь часов вечера: и сегодня вряд ли кто поедет по этой дороге, и завтра никого не дождешься. Сотовый телефон в лесу превратился в игрушку. Не "Ау!" же кричать, - все равно, никто кроме лешего не придет.
Через пару километров увидел у обочины старый "Москвич". Вокруг стояли копенки сена. "Мужики травку косят!" - счастливо подумал я, и, остановив машину, нажал на сигнал. Спустя несколько минут из лесу неспешно вышел усатый, небритый мужик лет сорока. "Отец! - говорю, - беда!" Мужик неспешно подлез под мою машину. Молча встал, отряхнул колени.
"Подставь, - говорит, - баночку, чтобы масло зря не капало". "Дотянешь меня?" - спрашиваю. Подумал. "Мне надо уголок тут докосить", - отвечает. "Коровка?" - спрашиваю. "Козы..." "Мне надеяться больше не на кого, кроме тебя, - говорю, - коси, буду ждать".
И мужик ушел косить. У него свои дела, поважнее моих, - без иронии говорю. Есть поговорка такая: "Летний день зимний месяц кормит". Надо, значит надо. Через двадцать минут он вернулся с косой, спокойный. Зацепились и поехали. "Москвич" ревел, но тащил.
Через полчаса показалась деревня - грязная, обставленная огородами, - порой ухоженными, порой разбурьяненными, - последние, видно, вдовцам принадлежат. Деревянные, двухэтажные здания, сырые сараи, лужи в половину Средиземного моря. Мужики на лавочках сидят, махорку курят. Увидев наш кортеж, оживились. Неспешно сошлись к машине моей, разглядывают, молчат, не суетятся. Через минут пятнадцать разошлись все, - но не по домам, а по моим делам, - хотя я их ни о чем не просил. Один пошел искать масло, - у меня кончилось, еще двое - трезвого сварщика, четвертый - ключи от конторы, где сварочный аппарат лежит.
Масло нашлось, но сварщики, те, которых удалось обнаружить, были пьяны. Когда нашли трезвого, было уже темно, - близилось к полночи. "Я, - говорит сварщик, - заварить могу, но, боюсь, если масло в машине осталось, оно загорится. Машина сгорит. И я тоже сгорю". "Ладно, мужики, - говорю, - надо расходиться. Утро вечера мудреней". Мужики, что замечательно, все не расходились, - обсуждали, чем еще можно залепить дырку. Вместе с ними и жены их стояли, но молча. Мужиков домой не тянули, - - хотя, казалось бы, какое бабам дело до меня. Имели все основания сказать: "Пойдем, Вась, сам разберется". Мужики периодически высказывали конструктивные и не совсем конструктивные предложения. Поначалу хотели снять поддон, и запаять его оловом, - в качестве временной меры. Но чтобы с моей "Волги" поддон снять, надо половину машины разобрать. Были предложения дюбель выстругать, и воткнуть его в отверстие. Еще предлагали эпоксидной смолой залепить (они ее называли ласково "бакситка"). Были еще какие-то откровения. К этому времени я уже осведомился о рабочем и жизненном графике жителей этого поселка. Все мужики, собравшиеся у машины, вставали завтра в 3 часа утра - и шли на покос. До семи они косили, а потом отправлялись на работу. До четырех вечера работали, приходили домой ужинать, а потом опять уходили по своим крестьянским делам, - косить, ворошить, копенки укладывать, домой сено везти, в риги его складывать. Их совершенно неестественная для города отзывчивость глубоко растрогала меня. В конце концов, в первом часу ночи, после моих неоднократных уговоров, мужики разошлись. Денег с меня за свои заботы никто не взял. Я хотел было уложиться спать в своей машине, но один из мужиков зазвал меня к себе. Накормил, и спать положил на свою кровать, причем сам с женой улегся на полу, халатом накрывшись - одеяло они мне отдали.
Хозяин в три часа ночи ушел на покос, оставив меня со своей женой. Утром я спросил, где здесь ванная, в ответ женщина иронично показала мне на одну из дверей. В "ванной" висел литровый рукомойник с теплой водой. Воду, как я узнал, носят из далекого колодца. Во время завтрака ("Ешьте холодец, - домашний! Может, супу хотите?"), я выяснил, что из всех вчерашних моих помощников я единственный, кто проспал восемь часов, - все остальные прикорнули по два часа, и уже в лугах косами машут. Половина восьмого утра, мужики, вернувшиеся домой с покоса, собрались около моей машины. Еще раз порешали, что делать. Кто-то нашел грузовик, - и машину мою быстро оттащили поближе к зданию, где есть сварочный аппарат. Я поддомкратил машинку свою, и обнаружил, что масло потихоньку подтекает, - по капельке, но течет.
Пришедший сварщик налил из лужи в пластмассовую бутылку воды, предупредил меня: "Если скажу, что, - все, мол, горим, - сразу лей воду в клапанную крышку". Вскоре начался смертельный номер, - сварщик варил, подтекающее масло каждые пятнадцать секунд весело загоралось. Сварщик спокойно снимал маску и задувал огонь - ртом. Из открытого клапана, к моему ужасу, периодически вылетал "джин" - легко взрывались газовые пары. Сварщик был невозмутим. Через двадцать минут работа была закончена. Мужики, разыскивавшие для меня сварщика, грузовик, масло и суетившиеся по моим делам пол суток, да и еще и недоспавшие, попросили у меня за заботы... 11 рублей. Как выяснилось, это стоимость бутылки самогона. Сварщик взял за работу (во время которой он мог элементарно загореться) сто рублей. Напоследок, я проехал по деревеньке. Глушь и тоска, "аж плакать хочется", как Есенин говорил.
Средняя зарплата в деревне, как я выяснил у мужиков,- 800 рублей. Детей в деревне почти не осталось. В школе - два учителя. Последний школьный выпуск был из двух учеников. Библиотеки и клуба в деревне нет. Я забыл сказать, что я бывал в этой деревне. Давно, лет пятнадцать назад. Ну да, в советское время. Тогда, в те времена, неподалеку от деревни, работали торфяные разработки. Деревня жила. По улицам детишки бегали, а в клубе была самодеятельность, - местный театр, местный ансамбль, местные кружки, -ребята и девчонки в них занимались кто выпиливанием, кто вышиванием, кто еще чем.
Мужики рассказывали мне, как "на юга" ездили с семьями, - тогда у страны еще много было "югов", было из чего выбрать. К слову, почти все авто и мотоциклы, которые сейчас есть у мужиков, были куплены еще тогда. Последние 15 лет никто ничего не покупает, никто никуда отдыхать не ездит, детей тоже не рожают, последняя молодежь мечтает о том, чтобы обежать оттуда, - через десять лет будет поздно. Мужики пьют. Дурной, вонючий самогон. Я бы тоже запил от такой жизни. В черную, без просыха.
И так ведь живет треть страны, наверное. Почти весь крестьянский мир так живет, нищий, грязный, всеми плюнутый. Мы, жители городов, любующиеся на бары и рестораны, которых все больше, пополняющие собой фирмы, производящие воздух, зачастую уверены, что жизнь наша правильна и верна.
Но ведь предпоследний клерк в Москве получает в месяц столько, сколько вся эта деревня за два месяца. А любой столичный бизнесмен, завтракающий в ресторане с подругой, отдает за этот завтрак столько, сколько получают все трактористы и сварщики целого села за квартал. И это не преувеличение! Кто объяснит мне, почему такое положение вещей считается правильным, нормальным, приемлемым? Миллионы людей, населяющих глубинку - а глубинка у нас почти всё, кроме 5-6 городов, - фактически загнали в 20-е годы прошлого века, - спасибо, "лампочки Ильича" остались. Хотя, еще пару лет, и свет тоже начнут отключать. "За неуплату". И при этом совершенно бездарный российский шоу-бизнес сжирает миллиарды долларов. Совершенно бездарная российская экономика кормит тысячи т.н. "частных предпринимателей", переливающих из пустого в порожнее, перепродающих все и вся. Совершенно бездарная российская государственная система кормит тысячи чиновников, которых у нас стало чуть ли не вдвое больше со времен крушения СССР (и Союз еще ругали за обилие бюрократического аппарата!). Всех этих денег хватило бы, чтобы в каждой российской, дышащей на ладан деревеньке завести библиотеки, подделать дороги, починить школы, создать хоть какие-то условия для жизни. Хватило бы, да кто ж их дастъ... Какой, господи, кошмар творится. Путина бы в эту деревню. Вместо ссылки. Хули он все по заграницам, по Америкам и Европам, - в деревню пусть едет - он, наверняка, в русской деревне никогда не был. Так надо его привезти туда! Тухлой водичкой умываться. Спать по три часа. Смотреть, как твой ребенок растет без будущего. Смотреть, как твоя жена в 25 лет превращается в замученную, некрасивую бабу. Смотреть, как сам ты спиваешься, никому не нужный.
Всех их, чиновников, предпринимателей, сытых москвичей, всех радетелей современной, такой сладкой жизни надо отправить в деревню. Всех, до одного. И никакого ГУЛАГа для них не надо. Пусть они обустраивают Россию снизу.
Через пару километров увидел у обочины старый "Москвич". Вокруг стояли копенки сена. "Мужики травку косят!" - счастливо подумал я, и, остановив машину, нажал на сигнал. Спустя несколько минут из лесу неспешно вышел усатый, небритый мужик лет сорока. "Отец! - говорю, - беда!" Мужик неспешно подлез под мою машину. Молча встал, отряхнул колени.
"Подставь, - говорит, - баночку, чтобы масло зря не капало". "Дотянешь меня?" - спрашиваю. Подумал. "Мне надо уголок тут докосить", - отвечает. "Коровка?" - спрашиваю. "Козы..." "Мне надеяться больше не на кого, кроме тебя, - говорю, - коси, буду ждать".
И мужик ушел косить. У него свои дела, поважнее моих, - без иронии говорю. Есть поговорка такая: "Летний день зимний месяц кормит". Надо, значит надо. Через двадцать минут он вернулся с косой, спокойный. Зацепились и поехали. "Москвич" ревел, но тащил.
Через полчаса показалась деревня - грязная, обставленная огородами, - порой ухоженными, порой разбурьяненными, - последние, видно, вдовцам принадлежат. Деревянные, двухэтажные здания, сырые сараи, лужи в половину Средиземного моря. Мужики на лавочках сидят, махорку курят. Увидев наш кортеж, оживились. Неспешно сошлись к машине моей, разглядывают, молчат, не суетятся. Через минут пятнадцать разошлись все, - но не по домам, а по моим делам, - хотя я их ни о чем не просил. Один пошел искать масло, - у меня кончилось, еще двое - трезвого сварщика, четвертый - ключи от конторы, где сварочный аппарат лежит.
Масло нашлось, но сварщики, те, которых удалось обнаружить, были пьяны. Когда нашли трезвого, было уже темно, - близилось к полночи. "Я, - говорит сварщик, - заварить могу, но, боюсь, если масло в машине осталось, оно загорится. Машина сгорит. И я тоже сгорю". "Ладно, мужики, - говорю, - надо расходиться. Утро вечера мудреней". Мужики, что замечательно, все не расходились, - обсуждали, чем еще можно залепить дырку. Вместе с ними и жены их стояли, но молча. Мужиков домой не тянули, - - хотя, казалось бы, какое бабам дело до меня. Имели все основания сказать: "Пойдем, Вась, сам разберется". Мужики периодически высказывали конструктивные и не совсем конструктивные предложения. Поначалу хотели снять поддон, и запаять его оловом, - в качестве временной меры. Но чтобы с моей "Волги" поддон снять, надо половину машины разобрать. Были предложения дюбель выстругать, и воткнуть его в отверстие. Еще предлагали эпоксидной смолой залепить (они ее называли ласково "бакситка"). Были еще какие-то откровения. К этому времени я уже осведомился о рабочем и жизненном графике жителей этого поселка. Все мужики, собравшиеся у машины, вставали завтра в 3 часа утра - и шли на покос. До семи они косили, а потом отправлялись на работу. До четырех вечера работали, приходили домой ужинать, а потом опять уходили по своим крестьянским делам, - косить, ворошить, копенки укладывать, домой сено везти, в риги его складывать. Их совершенно неестественная для города отзывчивость глубоко растрогала меня. В конце концов, в первом часу ночи, после моих неоднократных уговоров, мужики разошлись. Денег с меня за свои заботы никто не взял. Я хотел было уложиться спать в своей машине, но один из мужиков зазвал меня к себе. Накормил, и спать положил на свою кровать, причем сам с женой улегся на полу, халатом накрывшись - одеяло они мне отдали.
Хозяин в три часа ночи ушел на покос, оставив меня со своей женой. Утром я спросил, где здесь ванная, в ответ женщина иронично показала мне на одну из дверей. В "ванной" висел литровый рукомойник с теплой водой. Воду, как я узнал, носят из далекого колодца. Во время завтрака ("Ешьте холодец, - домашний! Может, супу хотите?"), я выяснил, что из всех вчерашних моих помощников я единственный, кто проспал восемь часов, - все остальные прикорнули по два часа, и уже в лугах косами машут. Половина восьмого утра, мужики, вернувшиеся домой с покоса, собрались около моей машины. Еще раз порешали, что делать. Кто-то нашел грузовик, - и машину мою быстро оттащили поближе к зданию, где есть сварочный аппарат. Я поддомкратил машинку свою, и обнаружил, что масло потихоньку подтекает, - по капельке, но течет.
Пришедший сварщик налил из лужи в пластмассовую бутылку воды, предупредил меня: "Если скажу, что, - все, мол, горим, - сразу лей воду в клапанную крышку". Вскоре начался смертельный номер, - сварщик варил, подтекающее масло каждые пятнадцать секунд весело загоралось. Сварщик спокойно снимал маску и задувал огонь - ртом. Из открытого клапана, к моему ужасу, периодически вылетал "джин" - легко взрывались газовые пары. Сварщик был невозмутим. Через двадцать минут работа была закончена. Мужики, разыскивавшие для меня сварщика, грузовик, масло и суетившиеся по моим делам пол суток, да и еще и недоспавшие, попросили у меня за заботы... 11 рублей. Как выяснилось, это стоимость бутылки самогона. Сварщик взял за работу (во время которой он мог элементарно загореться) сто рублей. Напоследок, я проехал по деревеньке. Глушь и тоска, "аж плакать хочется", как Есенин говорил.
Средняя зарплата в деревне, как я выяснил у мужиков,- 800 рублей. Детей в деревне почти не осталось. В школе - два учителя. Последний школьный выпуск был из двух учеников. Библиотеки и клуба в деревне нет. Я забыл сказать, что я бывал в этой деревне. Давно, лет пятнадцать назад. Ну да, в советское время. Тогда, в те времена, неподалеку от деревни, работали торфяные разработки. Деревня жила. По улицам детишки бегали, а в клубе была самодеятельность, - местный театр, местный ансамбль, местные кружки, -ребята и девчонки в них занимались кто выпиливанием, кто вышиванием, кто еще чем.
Мужики рассказывали мне, как "на юга" ездили с семьями, - тогда у страны еще много было "югов", было из чего выбрать. К слову, почти все авто и мотоциклы, которые сейчас есть у мужиков, были куплены еще тогда. Последние 15 лет никто ничего не покупает, никто никуда отдыхать не ездит, детей тоже не рожают, последняя молодежь мечтает о том, чтобы обежать оттуда, - через десять лет будет поздно. Мужики пьют. Дурной, вонючий самогон. Я бы тоже запил от такой жизни. В черную, без просыха.
И так ведь живет треть страны, наверное. Почти весь крестьянский мир так живет, нищий, грязный, всеми плюнутый. Мы, жители городов, любующиеся на бары и рестораны, которых все больше, пополняющие собой фирмы, производящие воздух, зачастую уверены, что жизнь наша правильна и верна.
Но ведь предпоследний клерк в Москве получает в месяц столько, сколько вся эта деревня за два месяца. А любой столичный бизнесмен, завтракающий в ресторане с подругой, отдает за этот завтрак столько, сколько получают все трактористы и сварщики целого села за квартал. И это не преувеличение! Кто объяснит мне, почему такое положение вещей считается правильным, нормальным, приемлемым? Миллионы людей, населяющих глубинку - а глубинка у нас почти всё, кроме 5-6 городов, - фактически загнали в 20-е годы прошлого века, - спасибо, "лампочки Ильича" остались. Хотя, еще пару лет, и свет тоже начнут отключать. "За неуплату". И при этом совершенно бездарный российский шоу-бизнес сжирает миллиарды долларов. Совершенно бездарная российская экономика кормит тысячи т.н. "частных предпринимателей", переливающих из пустого в порожнее, перепродающих все и вся. Совершенно бездарная российская государственная система кормит тысячи чиновников, которых у нас стало чуть ли не вдвое больше со времен крушения СССР (и Союз еще ругали за обилие бюрократического аппарата!). Всех этих денег хватило бы, чтобы в каждой российской, дышащей на ладан деревеньке завести библиотеки, подделать дороги, починить школы, создать хоть какие-то условия для жизни. Хватило бы, да кто ж их дастъ... Какой, господи, кошмар творится. Путина бы в эту деревню. Вместо ссылки. Хули он все по заграницам, по Америкам и Европам, - в деревню пусть едет - он, наверняка, в русской деревне никогда не был. Так надо его привезти туда! Тухлой водичкой умываться. Спать по три часа. Смотреть, как твой ребенок растет без будущего. Смотреть, как твоя жена в 25 лет превращается в замученную, некрасивую бабу. Смотреть, как сам ты спиваешься, никому не нужный.
Всех их, чиновников, предпринимателей, сытых москвичей, всех радетелей современной, такой сладкой жизни надо отправить в деревню. Всех, до одного. И никакого ГУЛАГа для них не надо. Пусть они обустраивают Россию снизу.
